Ракитянский Н.М.

Каждая попытка реформирования России имела свои особенности, и практически всегда на первый план выходил вопрос о политическом субъекте реформирования.⁰²⁰ Но ни в политической науке, ни в психологии, ни в других смежных областях нет единого подхода к изучению этого вопроса⁰²¹ , включающего и проблемы взаимодействия элиты и общества.

Исторически развитие нашей страны имело собственную внутреннюю логику, которая объективно была обусловлена природной средой и геополитическим положением. Становление государственности Древней Руси происходило в условиях страны, только еще колонизирующейся восточными славянами. Элитный слой, образовавший ростки будущего государства в этих условиях не явился, в отличие от европейских стран, результатом естественного развития этнической среды. Правящий слой, как некий конгломерат, образовался на торговых путях «из варяг в греки» и по Волге-Каспию. И что весьма важно, его состав был вненационален. Варяги и эсты, славяне и печенеги, финны и хазары  все входили в состав княжеской дружины полукупцов-полувоинов. Народ жил своей жизнью, элита  своею&

Россия начиналась при татарах в борьбе за свержение золотоордынского ига. И здесь все повторялось  княжеско-боярская элита также резко выделялась из этнической среды, формируясь из восточных элементов, выходцев из Литвы, отчасти из наиболее ловких дружинников. В дальнейшем восточный период русской истории с конца XV века сменился византийским, а там и западным, утвердившимся в ходе реформ Петра. Завершение внутренней колонизации привело в конце XVI столетия к формированию крепостного права и началу освоения беглецами Сибири, Севера, Юга и Востока. Таким образом, само государство как таковое появилось у нас, по крайней мере, на четыре столетия позже, чем в Западной Европе.

Постепенно складывались те черты психологии, которые позднее назовут русским национальным характером. Это широта души  широкая русская натура; лень и пассивность  земля-то богата; несопротивляемость гнету  всегда есть возможность удрать; негосударственность  для этой затеи есть барин. На основе православного миросозерцания зарождалась вторая цивилизация в России, которую проф. А.А. Зимин назвал крестьянской.⁰²² В допетровской России ее противостояние господской, помещичьей не было столь определенно в виду несовершенства формирования сословий и их культурно-исторической близости. Петровские реформы, подкрепленные указом о дворянской вольности Екатерины II, разрывали относительно тесные связи между сословиями.

Расхождение между дворянской и крестьянской цивилизациями XVIII и XIX вв. было настолько большим, что могло создаться впечатление о двух мирах, живших каждый своей жизнью. И ненависть в народе часто накапливалась не по линии господстваподчинения, а по культурно-исторической расчлененности. Фабриканты, купцы и прочие дельцы всегда были для крестьян своими, но только более удачливыми. А вот умники, дворяне, даже в лохмотьях, всегда были чужаками. Все триста лет династии Романовых длилось в России сосуществование двух цивилизаций: дворянской и крестьянской  внешнего запада и внутреннего востока, составляющих внутренне конфликтную, взрывоопасную психологическую основу для всех модернизационных проектов элиты.

Традиции российской элиты в известной мере определяли развитие ее ментальности, ее интеллектуальную зависимость от влияния Запада. Революционные реформы, проводимые элитами в России, в значительной мере представляли собой копирование эволюционных, органичных модернизаций, которые происходили в центрах зарождающейся капиталистической мировой системы, предтечи будущего глобального устройства планеты.

Россия и Европа всегда были неразрывно связаны не только в силу их географического положения и посредством сложного влияния друг на друга. Культура России, как и культура Западной Европы, представляет собой синтез язычества, иудейского и христианского духовного наследия. Но одни и те же фрагменты в каждой из культур представлены по-разному, в разных соотношениях, в разных взаимодействиях.

В культуре России и в культуре любой западноевропейской страны существовали два полярных начала: индивидуалистическое и общинное.⁰²³ Между ними велась борьба и, в то же время, они уравновешивали друг друга. Окончательно не могло победить ни одно из этих начал. Если представить себе невозможное, то полное торжество индивидуализма означало бы, как у Томаса Гоббса, войну всех против всех, что в известной мере наблюдалось в эпоху Возрождения. Общество не могло бы существовать. Не могло полностью победить и общинное начало, ибо это также привело бы к деградации и вырождению цивилизации.

В силу объективных природных, географических и исторических условий жизни в Западной Европе индивидуализм преобладал над общинностью. Преобладал, но никогда не побеждал, даже в самых индивидуалистических странах.

В нашей стране с ее климатом и бескрайними просторами должно было восторжествовать общинное начало. Причем основания общинности могли быть различными  родовые связи как у тюркских народов России или общинные, как у русских  это не меняло сущности общинности как способа организации общества. Общинность  это не просто вид социальности, это тип традиции, тип истории, который порождает свой социально-психологический и политический тип человека.⁰²⁴ Сравнивая западную культуру, выросшую из католицизма и протестантизма, и русскую  православную  И.А. Ильин писал: «Их культура выросла исторически из преобладания воли над сердцем,& рассудка над совестью, власти и принуждения над свободой. Как же мы могли бы заимствовать у них эту культуру, если у нас соотношение этих сил является обратным?».⁰²⁵ Но окончательно победить индивидуализм это общинное начало тоже не могло. Личностное начало всегда было живо в русской культуре.⁰²⁶ Таким образом, мы видим, что типологическое противопоставление индивидуализма и общинности в России, варьируясь в условиях различных исторических эпох, сохраняет до настоящего времени инвариантную основу.

Но дело не только в преобладании общинности над индивидуализмом. Стремление России отстоять свою независимость, сохранить свою самость, укрепить государственность вынуждало ее подстраиваться под ускоренное развитие Запада. То есть реформационные процессы в стране были вынужденными, преждевременными, они опережали естественные темпы развития России. Потребность в реформах не была внутренней, с конца XVII века она была обусловлена воздействием сил европейского масштаба, она складывалась раньше, чем страна созревала для перемен.⁰²⁷ Может быть, поэтому русское восприятие Запада всегда обречено быть противоречивым. Как писал об этом В.В. Зеньковский: «Живучесть и актуальность темы об отношении России к Западу определяется одинаковой неустранимостью двух моментов: с одной стороны, здесь существенна неразрывность связи России с Западом и невозможность духовно и исторически изолировать себя от него, а с другой стороны, существенна бесспорность русского своеобразия, правда в искании своего собственного пути. Ни отделить Россию от Запада, ни просто включить ее в систему западной культуры и истории одинаково не удается»⁰²⁸ .

Политическая и государственная независимость России оказывалась, с одной стороны, основой ее развития по европейской модели и, с другой  ее зависимости от Западной Европы. В XVXVI вв. закладывались предпосылки имперской модели реформации России,⁰²⁹ которая до настоящего времени в значительной степени определяет судьбу нашей страны.

Практически все российские реформации подчинялись не столько решению внутренних проблем страны, тем более не повышению народного благосостояния, сколько задачам обороны от внешних врагов, военно-политической экспансии империи и поддержания статуса великой державы. Ядром имперской модели модернизации было создание мощного военно-промышленного комплекса и обслуживающего его государственно-бюрократического аппарата. Именно поэтому реформация в России начиналась исключительно «сверху» по инициативе политического класса, да и то лишь его отдельной части, который сопоставлял Россию с Западом. Этот класс в целом не был заинтересован ни в развитии инициативы народа, ни в коренном преобразовании общественных отношений. Существование империи могло опираться только на жесткую централизацию и авторитарный контроль над обществом со стороны власти для того, чтобы сохранять самодержавный строй. Необходимо также учитывать и геополитический фактор, способствовавший консервации архаичных порядков и абсолютистского централизма. Стремление российских правящих элит реформировать Россию «сверху» усугубляли раскол между дворянской и крестьянской цивилизациями. В России реформаторы были отделены от народа не только социально, экономически и политически, но и ментально, т. е. они были носителями чуждых для традиционной России идей и концепций, не были укоренены в исторически сложившейся культурной среде.⁰³⁰

Характерной для исторического развития России особенностью является то, что каждый новый реформаторский план отрицал предыдущий, приходящие к власти элиты отвергали устоявшиеся в течение длительного периода нормы и ценности, в результате чего в известной мере утрачивались накопленные достижения. Однако каждый новый этап общественной психологии был трансформацией предшествующего, а не полным разрывом с ним. На каждом этапе реформирования правящая элита сознательно или бессознательно интегрировала фундаментальные свойства предшествующих политических режимов. Наиболее заметным на культурно-бытовой поверхности жизни было радикальное изменение официальной идеологии, но государственная модель не исчезала. Радикализм лозунгов сочетался с внутренней, глубинной преемственностью. Благодаря этому политическая сущность российских реформаторов продемонстрировала устойчивость своих базовых начал.

Власть в России вне зависимости от смены идеологий, культурных влияний и элит устойчиво носит авторитарный характер в его «жестком» или «мягком» варианте. Власть же закона в России нелегитимна.⁰³¹ В основе политической жизни лежит персонализм, а политические представления россиян, будь то представители элит или рядовые граждане, основываются на стихийном монархизме. Общество выступает как безгласный и безропотный объект воздействия власти, а страна, с приходом нового главы государства, превращается в площадку для очередного политического эксперимента.⁰³²

Развитие России в течение всей ее истории осуществлялось скачкообразно, когда все силы страны путем чрезвычайного рывка бросались на преодоление предшествующего реформам отставания от Запада: государственное строительство Ивана Грозного, эпоха Петра I, реформы Александра II и реформы Столыпина, сталинская индустриализация, хрущевское «догнать и перегнать», горбачевская перестройка, ельцинская «демократизация всей страны». Правящая элита насильственно осуществляла реформирование антигуманными, подчас даже варварски жестокими методами. Но, в конечном итоге, реформирование, осуществляемое ценой огромных перегрузок, перенапряжения всех сил, бесчисленных жертв и невиданных лишений, все же не достигает своей цели  разрыв с Западом остается.

Можно констатировать, что необходимость «догоняющего» развития обрекла маятник российской истории на постоянное колебание в диапазоне между «политической спячкой» и «революционными скачками», что отнюдь не способствовало формированию цивилизованных отношений между правящей элитой и обществом. Трагичность ситуации усугубляется еще и тем, что народ практически всегда выступает как объект для эксперимента, которому нужно навязать ту или иную идею. Но, вместе с тем, по мнению В.В. Крамника, как бы правящая элита ни поступала, как бы ни травмировала своих сограждан, она не только сохраняет, но и упрочивает свою власть.⁰³³ Он объясняет это тем, что психологически российская элита и российский народ обнаруживают определенное родство душ, как бы на первый взгляд они ни отличались друг от друга. Элита, обладая информационной властью,⁰³⁴ имеет общий когнитивный стиль с народом. Она, сквозь призму своих авторитарных представлений и побуждений, опирается на его психокультурную основу, используя технологии скрытого принуждения, проводит свою политику, выдает тот ментальный и психологический «продукт», который отвечает ожиданиям и соответствующему «запросу» граждан, выступающих тем самым субъектом поддержки существующего режима. Круг замыкается. Элита не делает ничего такого, чего бы россияне так или иначе не желали или не позволяли ей. В массе своей они вольно или невольно способствуют правящему классу, выполняя пассивную роль.

Исторически сложившийся стиль взаимоотношений по линии «правящая элита  народ», затрудняющий возможность полноценного диалога, присущ не только правящей элите, которая обладает реальной властью, но и тем, кто, находясь в оппозиции, стремится к рычагам управления страной. Перманентное противостояние между властной элитой и обществом породил особый тип политического мышления, при котором поиски компромисса представляются не только затруднительными, но и рассматриваются как проявления политической слабости.⁰³⁵ Кроме того, это противостояние принципиально затрудняет поиск и формулирование национальной идеи, блокирует возможность национального консенсусного определения вектора реформирования страны.

Сущностной чертой любой демократии является диалогичность властных отношений. В России исторически сложилась и устойчиво существует недиалогическая форма отношений между властью и обществом. Политическим элитам по прежнему свойственна «глухота» к происходящему в обществе, неспособность к диалогу с ним.⁰³⁶

Характеристика последнего десятилетия реформирования страны состоит в том, что образование политической и экономической элит происходило при опоре на узкий социальный слой, который можно было бы назвать активным меньшинством. По мнению Г.Г. Дилигенского «у нас элита неадекватная», она перешла от старого режима.⁰³⁷ Но старая и новая элита несут в себе, по мнению В.В. Крамника неистребимый комплекс «всезнающего человека». Так, исключительной претензией на триумф истины, высшую разумность страдали большевики, свято верившие, что марксизм не может ошибаться, обладает всеобщей ценностью, представляет собой единое и непогрешимое учение, единственное научное понимание истории, наиболее научную из всех наук, владеющую «подлинным конечным знанием». В свою очередь, сменившее их постперестроечное правительство либеральных радикалов точно также выступало как единственный преемник и проводник подлинно демократической политики. В лучших традициях высокомерного всезнания оно выдавало себя за единственных реформаторов и отказывало в реформизме не только тем, кто противился всяким изменениям, но и тем, кто выступал за умеренные перемены, что явилось психологическим источником кровавого конфликта в октябре 1993 года.

Благодаря новейшим информационным технологиям наиболее эффективным бизнесом стало преобразование живого человеческого сознания: индивидуального, группового и массового. Формирование сознания превращается в наиболее эффективный бизнес и в сверхэффективную политическую технологию. Оно качественно меняет взаимоотношения между политическими элитами и обществом. Его последствия еще не осознаны, и нет уверенности, что они могут быть осознаны в обозримом будущем, так как формирование сознания всегда носит двусторонний характер: воздействуя на сознание общества, правящая элита неминуемо меняет и свое. Убеждая кого-то в чем-то, субъект убеждения неминуемо убеждает в том же и себя,  и теряет связь реальностью. Этот процесс неизбежно ведет к формированию системы рисков. М.Г. Делягин убедительно, на наш взгляд, сформулировал ряд наиболее опасных в этом плане тенденций. ⁰³⁸

Первая опасность, связанная с превращением процесса формирования сознания в сверхэффективный бизнес  это эффект самопрограммирования, когда управляющие субъекты в лице национальных и транснациональных элит в определенной мере утрачивают адекватную политическую рефлексию, что может привести к непредсказуемым и разрушительным последствиям в глобальном масштабе.

Вторая опасность  профессиональное стремление PR-операторов и их хозяев решать проблемы реальной жизни страны «промыванием мозгов». В ограниченных масштабах такой подход эффективен, но если он начинает доминировать, то также ведет к неадекватности управляющих систем. Классический пример  администрация президента России с 1995 г. и по наше время.

Третья опасность широкого распространения информационных технологий связана со снижением ответственности субъекта управления. Работая с «картинкой» и образами, управляющий субъект неминуемо теряет понимание того, что его работа влияет на реальную жизнь реальных людей. Он просто забывает о них  и в сочетании с высокой эффективностью это превращает его в прямую угрозу для общества.

Высокая эффективность технологий формирования сознания качественно повышает влиятельность политических элит, владеющих ими, и тех, кто их применяет; такие люди и социальные группы становятся могущественными. При этом никакой «платы за могущество» нет. Субъект, индивидуальный или групповой, в нашем случае правящая элита, создавая и внедряя новые установки и ценностные ориентации, формирует качественно новое сознание общества, чувствует себя творцом, близким к Богу. Эйфория творчества вкупе с безответственностью обеспечивает ему невиданное удовлетворение от повседневной жизни. Безответственный, а, по сути, аморальный стиль деятельности становится образцом для подражания, в том числе и за пределами «информационной элиты», что подрывает дееспособность общества и неизбежно ведет его к дезинтеграции.

Четвертой опасностью информационного сознания является возможность ограничения демократии. Дело не только в возможности ослабления государства, являющегося несущей опорой демократических институтов, но и в том, что для формирования сознания общества достаточно воздействовать на элиту, участвующую в принятии важных решений.

Систематические усилия по формированию сознания изменяют сознание элиты, и оно становится другим, чем сознание общества. Утрачиваются и без того ослабленные внутринациональная идентичность и солидарность, так как идеи и представления, рожденные в недрах общества, элитой не воспринимаются. Как быстро это происходит, можно видеть на примере России, где радикал-либералы уже к 1998 году, то есть за 7 лет своего господства, оторвались от народа значительно сильнее, чем коммунисты  за 70 лет своего.

В ситуации, когда картина мира правящей элиты кардинально отличается от картины мира общества, элита отрывается от него, теряет эффективность, создается конфликт по известной схеме, когда «верхи не могут, а низы не хотят». Усиливается уязвимость общества перед лицом внешней информационной и интеллектуальной экспансии, а также идеологических манипуляций. Особенно уязвимой становится элита, которая не только несет в себе все системные пороки своих исторических предшественников, такие как авторитаризм, кастовость, теоретическое иждивенчество, субъективизм, но и традиционно подпадает под влияние воздействий со стороны Запада⁰³⁹ .

Фундаментальное противоречие нашей эпохи и одновременно главный вызов человеческому сообществу в XXI веке  это противостояние либеральных цивилизационных стандартов, с одной стороны, и ценностей национальной культурно-религиозной идентичности  с другой.⁰⁴⁰

И если у нас либеральная идея полагается отныне в основу государственно-общественной модели развития страны, то ей, в полном соответствии с либеральным принципом сдержек и противовесов, должно противопоставить политику утверждения в сфере воспитания, образования и формирования межличностных отношений системы традиционных для России ценностей. И потому вопрос о том, какими должными быть законодательство, образование, культура, социальные отношения, общественная мораль, есть вопрос о том, сохранится ли наша национальная цивилизация в XXI столетии, найдет ли она достойное место в мировом сообществе наций.

Возрождение России в новом веке и новом тысячелетии, возможно, даст, вопреки предсказаниям П.Я. Чаадаева, иной, положительный и спасительный урок миру, устроив жизнь личности и общества в соответствии с принципами, в которых гармонично соединятся зависимость от нравственного закона с личными и гражданскими свободами.

Для оптимальной адаптации России к глобализирующемуся миру нашим элитам необходимо извлечь урок из исторически уникальных событий, являющихся результатом объективного развития сложных мировых явлений и субъективного выбора людей: нельзя полностью их объяснить, но можно описать причинные механизмы, вызвавшие эти события.