Медведева С.М.

Предметом данного исследования были выбраны политические стереотипы россиян, проявлявшиеся на протяжении 90-х годов ХХ века. Учитывая низкий уровень политического участия населения в забастовках, митингах, подачах коллективных петиций и других формах политической активности, особого внимания заслуживает вопрос о том, как политические стереотипы проявляются именно в процессе федеральных парламентских и президентских выборов. Основой исследования стали материалы опросов общественного мнения, проводимых в России в это время ВЦИОМ, ФОМ, РОМИР и другими исследовательскими центрами. Несмотря на то, что предметом исследования были в основном федеральные выборы, когда стереотипы россиян реально артикулируются, внимание уделялось также динамике стереотипов в периоды между выборами, когда, влияние предвыборной агитации, проходящей в основном в СМИ, на функционирование политических стереотипов снижается. В эти периоды возможно выделить и обособить относительно независимые процессы, происходящие в массовом сознании.

Само понятие стереотипа появилось в социальной психологии в 1922 году. В контексте данного исследования различие между социальным и политическим стереотипами проводится с точки зрения области их функционирования и предмета описания. То есть политическим стереотипом является такая разновидность социального стереотипа, которая предстает схематизированным и упрощенным образом политического объекта и оказывает влияние на политическую практику. Конечно, границы между ними размыты, и описываются скорее как отношение общего понятия к частному.

В настоящее время в научной литературе существует согласие относительно того, что под «стереотипом» понимается упрощенный и обобщенный образ явления, часто преувеличивающий одни его свойства и нивелирующий другие. Причем этот образ в большинстве случаев является эмоционально окрашенным. Подобное согласие нарушается лишь по вопросу об адекватности стереотипа объекту, который он описывает. Ранние исследования, проводимые в первой половине ХХ века и связанные с изучением представлений о различных этнических меньшинствах, приводили исследователей к выводу, что стереотип изначально ложен и, кроме того, формируется на основе неосознаваемого мотива оскорбить или унизить описываемую им группу, что и нашло отражение, например, в работах Г. Олпорта. Однако еще в 50-е годы исследования О. Клайнберга показали, что нет основания полагать, что в стереотипах не отражается реальность. Подобное понимание природы стереотипа, когда объектами политических стереотипов становятся политические институты или группы лиц их представляющие, более приемлемо для политической науки. В отличие от стереотипов национальных меньшинств, стереотипы политических институтов едва ли следует выводить исключительно из бессознательного желания оскорбить или унизить более слабого противника. Кроме того, адекватность или неадекватность политических стереотипов объекту оказывается за пределами эмпирической проверки, либо такая проверка не окупает затрат на нее.

Примером может служить, исследование ФОМ о взяточничестве и коррупции в России, когда более 70% опрошенных полагали, что «все чиновники в России берут взятки», что уровень взяточничества растет, а Россия навеки останется «взяточнической страной», тогда как опыт дачи взятки государственному чиновнику имели лишь 14% респондентов. Подобное расхождение между опытом и представлениями людей, однако, не могут свидетельствовать о полной неадекватности стереотипа и, следовательно, имеет смысл говорить лишь о частичных искажениях, связанных с преуменьшением, преувеличением, упрощением, нарушением причинно следственных связей и т. д., нежели о неадекватности стереотипа в целом.

Расхождение мнений о природе стереотипа имеет место и относительно причин, порождающих стереотипы, факторов, поддерживающих их наличие в массовом сознании, а также длительность существования. Один полюс мнений описывает политический стереотип, как феномен быстро возникающий, но и быстро исчезающий под воздействием СМИ. Его устойчивость связана либо с защитной функцией, которую он выполняет в структуре личности (результат психических травм в психодинамических теориях или поддержание положительной самоидентичности в теории социальной идентичности Г. Тэджфела), либо с жесткостью мышления (в когнитивной психологии). Если стереотип не занимает прочного места в структуре личности индивида и не выполняет вышеперечисленных функций, то его изменение происходит довольно безболезненно, а динамика на уровне массового сознания вообще отличается большой скоростью.

Другой полюс мнений аккумулирует представления о стереотипах как относительно устойчивых, передаваемых от поколения к поколению константах, возникающих в результате развития политической культуры, существование которых поддерживается включенностью индивида в саму культуру. В таком случае причины возникновения политических стереотипов связаны с наличием сложившихся внутри культуры определенных институтов политической социализации, которые научают индивидов требуемым культурой стереотипным реакциям, а также системы политических институтов в целом, функционирование которых поддерживает сохранение стереотипов самим фактом своего существования, находя в них свое отражение. Неоднократно предпринимались попытки обнаружить в личности некую психическую инстанцию, ответственную за длительное сохранение определенных стереотипов, начиная от «архаического наследия» З. Фрейда, и заканчивая этническими константами С. Лурье  специфическими образами, наполняющими мировоззренческую картину мира народа. Однако эти попытки в настоящее время признаны малоэффективными. Слабость этого направления связана с отсутствием описания механизма такой психической передачи образов и сведением его лишь к констатации факта существования многовековых традиций.

Одним из основных допущений данного исследования являлось то, что, вероятно, обе обозначенные разновидности стереотипов, долгосрочные и краткосрочные, вполне могут сосуществовать в массовом сознании. В этом случае, если политическая культура являет собой механизм закрепления наиболее эффективных форм взаимодействия больших групп населения с политической реальностью, то возникающие на коротких отрезках времени политические стереотипы будут либо закрепляться на культурном уровне, приобретая большую устойчивость, либо постепенно исчезать. Оказавшись эффективными, такие краткосрочные политические стереотипы имеют возможность стать частью политической культуры. Однако изначально их возникновение связано не столько с функционированием политической культуры, сколько в большей степени соответствует опыту больших групп населения, их интересам, ожиданиям, потребностям и т. д. Одновременно возможно предположить, что наряду с быстро возникающими и быстро сменяемыми стереотипами первого вида, длительное закрепление которых зависит не только от психологических, но и от социально-экономических факторов, массовое сознание регламентируется и стереотипами второго вида, уже закрепившихся внутри политической культуры.

Исследования общественного мнения, проводимые различными центрами в России в 90-х годах ХХ века, показывают, что ряд стереотипов, возникших в российском массовом сознании на рубеже 1980-х и 1990-х годов и связанных с ориентацией на уменьшение роли государства в обществе, расширение контактов с Западом, рисующих образ Запада в более позитивных тонах, направленных на усвоение Россией определенных западных ценностей и на поддержку политики реформ, обнаруживает четкую зависимость от экономических и профессиональных интересов группы, уровня дохода, степени удовлетворенности своим материальным положением и адаптации к происходящим переменам. Возникновение в начале 1990-х годов таких групп населения способствовало относительно быстрому распространению либеральных стереотипов. Наиболее открытыми для усвоения таких стереотипов оказались группы населения, занятые в частном секторе экономики. Особый интерес представляет тенденция к формированию в профессиональной группе, связанной с частным сектором экономики, представлений об отсутствии у государства обязательств по социальной защите населения. Подобные представления еще не являются, конечно же, стереотипами. Однако сравнительное исследование различных политических культур мира, проведенное В.О. Рукавишниковым и др.⁰⁴¹ показывает, что уровень распространенности сходных стереотипов, закрепляющих отстраненность граждан от государства и отказ от патерналистских требований к нему, прямо зависят от доходов и материального положения определенных страт общества, а длительное сохранение таких стереотипов, вероятно, связано с устойчивостью социальной структуры западных обществ. Подобное сопоставление позволяет сделать вывод о том, что, во-первых, многие стереотипы, во всяком случае, в период возникновения отражают экономические и профессиональные интересы и опыт различных социальных слоев, даже если впоследствии они начинают воспроизводиться автоматически посредством социализации. Во-вторых, что господство сходных «антипатерналистских» представлений именно в немногочисленных обеспеченных слоях российского общества (в то время как малообеспеченные группы, занятые в основном в государственном секторе продолжали демонстрировать патерналисткую установку, требуя от государства обеспечения прожиточного минимума, жилья, работы и т. д.), свидетельствует, что описываемые нами индивидуалистические представления состоятельных слоев вполне бы могли закрепиться в качестве стереотипов, если бы в России в течение 1990-х годов сформировался достаточно устойчивый слой населения, чьи профессиональные и экономические интересы могли бы поддерживать существование такого отношения к государству.

Соответственно постепенное ухудшение материального благосостояния населения, а также проблемы существования частного сектора и связанных с ним профессиональных групп, обостренные кризисом 1998 года, находят выражение в постепенном уменьшении политических стереотипов, обеспечивающих поддержку либеральной идеологии, а также в росте числа стереотипов, идеализирующих советское прошлое, советскую политическую и экономическую системы, которым приписываются гуманизм, справедливость, близость к народу и т. д. Параллельно с этим обнаруживается тенденция к формированию крайне негативного образа современной власти (некомпетентной, коррумпированной и т. д.), которой противопоставляется советская власть (своя, близкая народу, заботящаяся о нем). Хотя количество стереотипов, идеализирующих советское прошлое и постулирующих необходимость возврата к состоянию общества до 1985 года, не могут быть четко увязаны с социально-экономической принадлежностью населения, тем не менее, полученные данные свидетельствуют, что такие стереотипы в большей степени распространены среди работников государственного или полугосударственного секторов, простых рабочих и служащих, реже среди руководителей, то есть опять-таки среди менее адаптированных групп, нуждающихся в патерналистской политике государства.

В электоральных процессах подобные перемены в распространенности стереотипов выражаются в том, что число сторонников партий, декларирующих либеральные ценности, уменьшилось с 1993 года по 1999 год почти в три раза. Суммарно в 1993 году российские либеральные партии получили около 36% голосов, уровень недостижимый для них в последующие годы, поэтому, если выборы 1993 года и нельзя связать с победой либеральных стереотипов, то они не могут рассматриваться и в качестве их проигрыша. Кроме того, весьма показательно, что именно в этом году мало пользуется популярностью коммунистическая идеология, возрождение которой начинается значительно позже, в 1995 году, и сохраняется до настоящего времени. Особенно яркой чертой парламентских выборов 1993 года является, скорее всего, своеобразный бунт населения против существующих властных структур, выразившийся, в том числе, в достаточно низкой по сравнению с ожидаемой поддержкой «партии власти» ДВР, но не бунт против либерализма как такового. Парламентские выборы 1995 года продолжают тенденцию противостояния власти и народа, в сочетании на этот раз уже с активизацией просоветских стереотипов, приведших к успеху КПРФ.

Победа коммунистов на президентских выборах в 1996 году могла бы логически завершить сложившуюся политическую ситуацию, показать абсолютный возврат стереотипов советского периода и то, что либеральные стереотипы не нашли достаточного закрепления в культурной традиции России. Однако этого не происходит, напротив, выборы 1996 года знаменуют «примирение» народа и власти.

Естественен вопрос, что обусловило подобную перемену настроений россиян? Несмотря на частое объяснение этого казуса активной атакой со стороны продемократических СМИ, оно не является исчерпывающим. Подобная позиция связана со следующим рядом факторов:

Все вышеперечисленное, позволяет предположить, что примерно в 19961997 годах начинает укрепляться тенденция, возможно, присутствующая ранее в более скрытом виде, заметно отличающаяся от тенденций, обуславливающих процессы, происходившие в России до 1996 года, и, следовательно, содержащая качественно иной комплекс политических стереотипов. Отличительной чертой этой тенденции является то, что связанные с ней политические стереотипы, практически не зависят от социально-экономических интересов и групп. Во всяком случае, опросы общественного мнения по общероссийской выборке не позволяют сколько-либо существенно их увязать с социально-экономической, профессиональной и т. п. стратификацией общества.

В контексте данного исследования подобные стереотипы обозначаются, как стереотипы параллельного существования власти и народа. С одной стороны, такие стереотипы фиксируют тот факт, что власть не способна влиять на их жизнь (например, в 1999 году большинство респондентов не понимало, как результаты парламентских выборов могут сказаться на их жизни). С другой стороны, большинство россиян не считает право человека влиять и контролировать власть чем-то естественным и необходимым. Подобный комплекс стереотипов включает также стереотипы, крайне негативно описывающие процесс выборов и институт многопартийности, которые воспринимаются как ненужные, а подчас и вредные элементы современной политической системы; стереотипы, негативно описывающие политику как сферу деятельности, и политика как человека в этой сфере функционирующего.

В данном случае, необходимо подчеркнуть, что наличие таких политических стереотипов связано не только с разочарованием россиян в конкретных политических деятелях и методах проведения выборов. Иначе этой форме политического участия были бы противопоставлены другие: забастовки, митинги и т. д., уровень которых в России, как уже упоминалось выше, в настоящей момент крайне низок. Наличие подобных стереотипов обусловлено скорее политической традицией, отсутствием навыка связывать свою жизнь с политическими событиями в стране и понимания необходимости контролировать власть.

Кроме того, политические стереотипы, сопровождающие этот комплекс, содержат идеи о самодостаточности власти и об отсутствии обязанностей со стороны ее носителей заботиться или нести ответственность перед народом, который их делегировал. Хотя подобные стереотипы, естественно, не декларируются, а зачастую не осознаются, тем не менее, их можно реконструировать. Образы двух российских президентов, существующие в российском массовом сознании, практически полностью исключают наличие у них таких качеств, как «готовность защищать интересы простых людей», «уважительное отношение к простым людям», «бескорыстие» и т. д., что, однако не мешало поддержке их на президентских выборах 1996 и 2000 годов.

Подобные стереотипы реконструируются и из анализа представлений электоратов движения «Единство», очевидной «партии власти», и ОВР, воспринимавшегося как партия власти его сторонниками. Поддержка этих политических объединений слабо мотивирована идеей, что они будут защищать интересы людей, за них проголосовавших, или обеспечат стране «нормальную, достойную жизнь». Сходная тенденция присутствует и среди электоратов других партий, хотя и в меньшей степени. Подобные данные свидетельствуют о наличии в российском массовом сознании политических стереотипов, обеспечивающих возможность поддержки правящей власти без выдвижения требования о защите ею интересов людей, ее избравших, стереотипов, которые фактически предполагают отсутствие особой необходимости в установлении между властными структурами и народом отношений «контроля и ответственности».

Суммируя все выше сказанное, можно предположить, что на протяжении 90-х годов ХХ века в России параллельно сосуществовали две линии развития стереотипов. Первая линия была связана с формированием новых стереотипов (либеральных), вызванных к жизни вначале СМИ и укоренившихся в тех группах населения, в которых они соответствовали их профессиональным, экономическим и т. д. интересам. Эта тенденция была направлена на преодоление политической традиции, что, однако не увенчалось успехом. Постепенно эта линия развития стереотипов сходит на нет, в связи с уменьшением доли групп, способных выступать в качестве ее носителей.

Вторая линия развития стереотипов особенно явственно проявляется после 1996 года и связана с представлениями о «параллельном сосуществовании власти и народа». Эта линия в большей степени связана с воспроизводством некоторой политической традиции России, некоторого механизма культуры, о чем говорилось раньше, который воспроизводится в результате разочарования населения в демократических ценностях, ассоциируемых с властью Б. Ельцина и заставляет население прибегать к тем способам выживания, которые ранее доказали свою эффективность и были культурно закреплены. Остается открытым вопрос о природе политической традиции, связанной с вышеописанными стереотипами, точнее о том, в каком историческом периоде времени следует локализовать ее возникновение. Ответить на него можно только гипотетически. Внешние признаки позволяют увязать эту традицию с советским периодом (негативные стереотипы о многопартийности, отсутствие навыка политического участия и т. д.). Однако весьма показательно, что она начинает воспроизводиться не в среде коммунистического электората и, следовательно, содержит, так называемый, антикоммунистический стереотип. Поэтому, гипотетически, истоки ее значительно глубже, а с советским периодом эта традиция имеет связь в той степени, в какой она проявлялась и в этот период. В настоящий момент, правда, приходится воздержаться от однозначной оценки природы этой традиции и связанных с нею политических стереотипов, так как для этого требуются более детальные исследования в области менталитета народа, политической культуры россиян и т. д., которые позволили бы судить о причинах возникновения подобной традиции и о факторах, обеспечивших ее сохранение на протяжении длительного периода времени.

Однако уже и сейчас можно сделать вывод о существенном воздействии политических стереотипов на электоральное поведение россиян, воздействии, связанном с существованием в массовом сознании как краткосрочных, так долгосрочных вариантов этих психологических феноменов. Такое воздействие не может рассматриваться как однозначно негативное, заставляющее россиян воспроизводить только устаревшие, схематизированные клише и модели отношения к политической реальности, коль скоро сами политические стереотипы на поверку обладают определенной динамикой, особенно, в той части, которая связана с экономическими и профессиональными интересами населения. Вместе с тем нельзя и отрицать того, что стереотипы обеспечивают сохранение определенного коллективного опыта населения, воспроизводя как представления советских, так, возможно, и досоветских времен. Одновременно едва ли имеет смысл рассматривать политические стереотипы как самодостаточные механизмы массового сознания, подкрепляющие старый и закрепляющие новый опыт населения, не обращая внимания на развитие в России политического и других процессов. Сокращение групп населения, способных выступать в качестве носителей новых либеральных стереотипов, или возобладание факторов, мешающих населению доверять политическим партиям, лидерам и отдельным институтам, в немалой степени обуславливали политические стереотипы россиян, так же как те, в свою очередь, влияли на развитие политического процесса. В этой связи можно говорить о многоуровневой зависимости между объективно существующими политическими факторами, событиями и явлениями и их отражением и закреплением в политических стереотипах, о взаимном влиянии объективных и субъективных измерений политики. Существование политических стереотипов прекрасно иллюстрирует, насколько субъективно-психологическая реальность обеспечивает сохранность и функционирование объективной реальности в политике, будучи, с одной стороны, сама производной от нее, с другой стороны, производной от объективной реальности прошлого, которая закрепляется в стереотипах и продолжает оказывать влияние на современный политический процесс уже на уровне распространенных субъективных представлений.